• Casino онлайн
• Париматч автомат Богатства Индии

Игровой автомат Riches of India Богатства Индии онлайн

— Ты очень хитрый парень, — сказал Пит Флэнаган, повернул руль налево, и мы покатили в сторону Трокадеро. — Пит, ты знаешь, что через 534 дня наступит новый век? Спорить с ним бессмысленно, как забивать лбом гвозди. Жестяной пузырь машины был заполнен щемящей золотой песней саксофона «Птицы» Чарли Паркера, протяжной, сладкой, плотной, как облако из сливочного мороженого. Через окно я рассматривал скачущее отражение нашей машины в зеркальных витринах — черный юркий «ситроен» с проблесковым синим фонарем на крыше. — переспросил на всякий случай Пит, хотя ему было все равно. — Так и запомни: захочешь русскому сказать приятное, смело говори: вы, мол, месье, мудак… Воздетый в безоблачное голубое небо, фигурно скрученный железный перст торжественно и грозно предупреждал ни о чем — если бы там, в туманном небытии, через 534 дня должно было что-то случиться, от нас бы это тщательно скрыли. Его тревожный пульсирующий свет был неуместен в этом мягком воскресном утре, еще не увядшем от подступающей жары, от потной людской суеты, не задушенном синеватым угаром автомобильного дыма. Это русский эвфемизм понятия «доброжелательный задумчивый мудрец». Слева над рекой торчала Эйфелева башня, на которой полыхало неживыми белыми сполохами электрическое табло — «До 2000 года осталось 534 дня». Мы живем в замечательное время, когда никого ни о чем заранее не предупреждают.

Индия игровые автоматы Космос

— Я не хитрый, — ответил я Флэнагану, когда мы выскочили на набережную и погнали по правому берегу. — Запомню, — пообещал Флэнаган и повторил вслух: — Мьюдэк… — Нет, я в управлении разведки подсмотрел секретный доклад — они предполагают, что это достоверная цифра. Надоела мне наша собачья работа, — равнодушно сказал Пит.

Не собачий только отдых, — глубокомысленно заметил я. Будешь мне жаловаться: надоел мне этот собачий отдых… И от этой утренней воскресной пустоты, от желто-голубого света, окутывающего город золотистой дымкой, от печально-сладкой музыки Чарли Паркера, от никнущей малахитовой зелени бульваров охватывало меня чувство щемящей грусти, смутного ощущения прощания, разлуки надолго, может быть, навсегда. Мы уже проехали Дефанс, миновали громаду Большого стадиона, сквозанули на оторут 9 — в сторону аэропорта Шарля де Голля. Наверное, потому что не мог выгнать из памяти то телячье-счастливое чувство восторга, надежды, ожидания чуда, которое я испытывал на этом эскалаторе давным-давно, когда ехал на нем впервые. Консул Аверин деликатно постучал меня пальцем по плечу: — Сергей Петрович, а вы-то зачем летите?

Смаглий сделал вдох, как певец на подъеме тона, и воздел над головой скованные наручниками длани. Пусть она донесет из этих мрачных застенков мой гневный голос до сведения мировой прогрессивной общественности. Я закрыл глаза и пытался вспомнить, вновь озвучить золотую мелодию Чарли Паркера — и не мог. А сейчас из всего этого пиршества чувств, оргии предлагаемых радостей, огромной карточной сдачи жизни остался у меня на руках нарядный валет в наручниках, самая младшая карта из разбросанной по столу судьбы крапленой колоды. Пользуясь присутствием здесь нашего консула, заявляю категорический протест в связи с моим незаконным задержанием грязной французской полицейщиной. — Консул Российской Федерации господин Аверин сделает соответствующую запись в протоколе экстрадиции. Я смотрел на своих спутников — их лица от этих вспышек то ярко озарялись, то глухо меркли, и от этого монотонного, как бы праздничного мерцания возникало ощущение тревоги и напряжения. — он кивнул в сторону старшего советника, — хочу подтвердить, что я являюсь гражданином России. Я легонько похлопал его по спине: — Понимаю, все понимаю — в твоем прикиде надо щеголять во французских браслетах. — Не срамись, земляк, — снисходительно усмехнулся Смаглий. В мягком полумраке вспыхивала и гасла нескончаемая череда реклам, предлагающих нам все радости мира. Вот будет для будущих антропологов и этнографов загадочка — почему? Я постарался успокоить его: — Смаглий — фамилия арестованного, его первое имя Василий. — Спасибо, — сказал Пимашу с озабоченным лицом, — у русских такие сложные имена. А Смаглий учтиво кивнул и, глядя в упор наглыми синими глазами, молвил: — Возвращаясь к тому месту, где этот козел меня бестактно перебил… — захохотал Смаглий, как моложавый упырь над ангелицей. Смаглий, с интересом следивший за нашими маневрами, удивился — Зачем? Я отдал французу его имущество, пояснив недоумевающему арестанту: — Это служебный инвентарь. Надо вернуть, а то он с бухгалтерией не расплюется. — Смаглий от души расхохотался — Вот гандоны штопаные — мелочной народ! — И аккуратно стряхнул несуществующую пыль с лацкана его шикарного пиджака. Бесконечный сводчатый туннель, по которому горизонтальный эскалатор — движущийся тротуар — неспешно вез нашу конвойную процессию от аэровокзала к терминалу посадки в самолет. Трое из них, несмотря на вполне приличные недорогие костюмы тайваньского или турецкого производства, мгновенно опознавались. С толстыми буграми подмышечных кобур под пиджаками. Будто пятая человеческая раса, существуем от других наособицу и отличимы от всех иных так же явственно, как белые, черные, желтые и краснокожие народы. Колющий взгляд, исподлобья, в сторону — испуганный и атакующий одновременно? Пимашу, не понимающий по-русски и от этого особенно переживающий, что мы можем сговориться хоть и в его присутствии, но как бы в то же время за его спиной, перебил незамедлительно: — Смаглий — это имя или фамилия? Милиционер достал из кармана и протянул мне наручники. Я взял у французского детектива ключ, снял со Смаглия наручники, а майор Котов ловко застегнул на запястьях Смаглия свои — наши нормальные, добротные, отечественные ручные хомуты. — Ну-у, тогда совсем другой коленкор, — серьезно согласился я. Сейчас бортпроводники предложат вам напитки и обед. Смаглий толкнул меня плечом в плечо: — Если не снимете браслеты, я не смогу отстегнуть привязные ремни…

Игровой Автомат На Деньги Богатства Индии На Планшет.

Жандарм долго внимательно рассматривал коричневую кожаную книжечку, перевел суровый взгляд с фотографии на меня, скромного предъявителя, снова посмотрел на фото и, к моему удивлению, все-таки возвратил ксиву. В офисе было полно народу — полицейские в форме, детективы в цивильном, клерки из министерства юстиции, российский консул Коля Аверин и еще четверо русских. Русский или татарин, вотяк или еврей — мы не растворяемся в европейском людском месиве. Поздоровался с французами, и в затхлой атмосфере полицейского участка еще долго летали, легкие и стрекочущие, как стрекозы, — «бонжур»… Роскошный валет, весь нарядно-ярко-красочный, будто только что сброшенный из новой хрусткой атласной колоды, встал и, так же любезно улыбаясь в элегантные блондинистые усики, сообщил: — Меня зовут Смаглий Василий Никифорович, я гражданин России… Я спросил у старшего конвойного Котова: — Наручники? Табло «не курить» погасло, вы можете отстегнуть привязные ремни и откинуть спинки в удобное вам положение. С обложки «Коммерсантъ-Деньги» мне улыбался, осторожно и насмешливо, Сашка. Я стал листать журнал, чтобы узнать, зачем нужны России олигархи, — может, они тоже кого-то собираются будить, но Смаглий сказал мне: — Давай расскажу анекдот… — Буду к тебе наезжать, съездим в Грасс, там дом Бунина… — Я — старший офицер Интерпола Сергей Ордынцев, — и протянул ему удостоверение. — Зря, — усмехнулся я и небрежно-значительно наврал: — Я никогда и никуда не опаздываю… Согласны ли вы провести процедуру идентификации арестанта для передачи его российскому конвою? Я повернулся к красавцу валету и попросил душевно: — Встаньте, пожалуйста, и назовите внятно свое имя. Он обсуждает со мной второстепенные процедурные вопросы, — заверил я советника юстиции и сказал арестанту: — Слушай, Смаглий, хватит дурочку по полу катать. И, словно дождавшись этого великого мига, радио объявило о завершении посадки на рейс «Париж — Москва». Наш самолет «Ил-86» совершает полет по маршруту Париж — Москва на высоте десять тысяч метров. Расчетное время прибытия в аэропорт Шереметьево — 20 часов 40 минут по московскому времени. Будь человеком, отомкни эту гадость, избавь от душевных страданий. Из кармана на спинке переднего сиденья я достал несколько ярких цветных журналов. Молодой человек в стильных золотых очечках смотрел на меня с выражением «я вам всем цену знаю». А закончился праздник у дверей полицейского офиса, где усатый жандарм в опереточной форме спросил меня вполне драматическим тоном: — Что вам угодно, месье? Мы все — выброшенная в мир мутация пожизненных арестантов. Консул с распаренным бабьим лицом бросился мне навстречу: — Сергей Петрович, мы уже волновались… пока я не разрушил эту обстановку общей приятности: — Господа, протокол экстрадиции арестованного готов. — Господин Смаглий все время задает мне внепроцессуальные вопросы. Ему объявлен состав инкриминируемых преступлений и сообщено о выдаче властям России. И пошла писать парижская губерния: сначала, естественно, французы — человек пять, потом консул Аверин, старший группы конвоя майор милиции Котов, а последним — я. А тут и радиотрансляция включилась, стала рассказывать приятное: — Уважаемые пассажиры! А для меня нарушать правила — боль сердечная, мука совести. Черные диски вместо глаз были неподвижны, без дна, без надежды. Мои попутчики надели черные наглазники и нырнули в темноту. Я посмотрел на их лица и решил, что скорее всего им видятся в темноте бабки… Поперек обложки размашистый заголовок: «Александр Серебровский: „Олигархи нужны России!

Я вошел в атмосферу звонкого и чуть испуганного ожидания смены воздушной и земной стихий, мелькания реклам, внушительной зовущей неподвижности огромных биллбордов, восторженного удивления от нескончаемого путешествия в прозрачных трубах стеклянных эскалаторов. Бомжи и миллионеры, профессора и воры, молодцы и дедушки несут в себе незримую, но отчетливую общность, которую ученые дураки из Гарварда назвали бы наследственной ментальностью зеков. Изящным взмахом головы откидывая назад шикарную гриву волос, молодой русый валет в пиджаке нежно-сливочного цвета, шелковой светло-голубой рубашке, широковатых элегантных трузерах, башмаках «Балли» и скромно поблескивающих на запястьях наручниках, он доброжелательно и снисходительно улыбался всем нам, суетливой толпе стрюцких. Смаглий перебил меня: — Отец моего дружка Зиновия Каца с детства говорил ему: «Зямка, никогда не воруй! » — Зря вы не послушались папашу Каца, — отвлекся я на мгновение и продолжил протокольное чтение — …По документам, представленным российскими властями, Смаглий обвиняется в участии в организованной преступной группировке, банковских аферах, позволивших ему вместе с соучастниками похитить восемьдесят шесть миллионов долларов США, в отмывании денег, уклонении от налогов и других преступлениях… И конечно, Пимашу сразу же забухтел под руку: — Что говорит арестованный? Я посмотрел в прозрачные глаза Смаглия и спросил официально: — Вам содержание протокола понятно? Смаглий кивнул, задумался и вдруг громко запел старую песню Игоря Шаферана: «О воздух родины — он особенный, не надышишься им…» Я махнул на него рукой и повернулся к французам: — Господа, арестованный Смаглий идентифицирован по имени, документам, внешности, соответствию возрасту, дактилоскопическим отпечаткам и описанию татуировок на теле. В полупустом салоне первого класса я усадил Смаглия в предпоследнем ряду, к стенке, у иллюминатора, а сам уселся рядом, в кресле у прохода. Читал он страстно, с выражением и жестикуляцией — о весне, о зеленых листьях, о любви. — Только у поляков такие же невыносимые имена, как у вас, — сказал Флэнаган. Моя классная руководительница говорила маме: у вас мальчик неплохой, но очень тупой. Удивительное гульбище, полное света, музыки, вкусных запахов, веселой и тревожной беготни, экзотических пассажиров — каких-то полуодетых ликующих негров и растерянных заблудившихся шикарных господ. А вот четвертый русский был красавцем — настоящий валет из карточной колоды. — По международному запросу Генеральной прокуратуры и Министерства внутренних дел Российской Федерации Интерполом был произведен в сотрудничестве с французской полицией оперативный розыск и арест российского гражданина Василия Смаглия, обвиняемого в незаконной деятельности на территории России, США, Греции, Германии и Израиля… — Хоть чуточку, объедки какие-нибудь от Уголовного кодекса оставьте еще кому-то! — Смаглий, не перебивай меня, добром прошу, — сказал ему негромко. — …Французские власти, рассмотрев представленные документы, сочли возможным для дальнейшего детального и продуктивного следствия экстрадировать Василия Смаглия в Россию, где арестованный обвиняется в совершении наиболее значительных, базовых преступлений… У него были на лице вот такие черные тряпочные очки-повязки.   На родительских собраниях классная руководительница Ираида Никифоровна… «Ситроен» с резиновым колесным визгом погнал прочь, беззвучно разъехались стеклянные двери передо мной, и я вошел внутрь праздника. А еще я опасаюсь, что ты меня держишь за дурака и тянешь резину. Коля Аверин быстро переводил на русский — для Смаглия и конвоя. Когда-то, ужасно давно, у нас выступал в университете слепой поэт Эдуард Асадов. Мы предлагаем вам водку, коньяк, виски, джин, вино, шампанское…  

Индустриально-трущобная пустыня предместья, нахально рядящаяся под пригород Парижа. Флэнаган, не отрывая взгляда от дороги, благодушно кивнул, наверное, сказал про себя по-английски: мол, валяй, мели, Емеля… — Да, ты мало похож на мальчика-отличника, — сразу согласился Пит. Закладывал под крышку парты книгу — и насквозь с первого урока до последнего звонка. — Много упустил в жизни интересного, — заметил Флэнаган. Я был заклятый позорный троечник — я никогда не делал домашних заданий и отвечал только то, что краем уха услышал на занятиях, читая под партой книгу. Классная руководительница послушала ее, послушала обо всех моих прыжках и ужимках, вздохнула и подвела итог: «Как все-таки несправедлива жизнь. » Флэнаган открыл бардачок, достал плоскую фляжку и протянул мне: — Возьми… Он наклонился к двери, опустил стекло и сказал: — Это была невеселая история… Просто мы с тобой догадались, что старая карга была права… — махнул рукой и, не оборачиваясь, пошел в аэровокзал. — Ладно, как говорили в старину — сходитесь, господа… Я взял со стола протокол и стал громко, с выражением — чтобы доставить удовольствие Пимашу — читать по-французски. Черные наглазники на безвольных, расслабленных лицах спящих людей… Но досказать анекдот ему не удалось, потому что около нас остановилась стюардесса с тележкой-баром: — Что будут пить господа? Город уплывал вместе с волшебной мелодией Паркера, которую почти совсем задушил, измял, стер тяжелый басовитый рык турбин взлетающих и садящихся самолетов. Прищурившись, выпустил тонкую, острую струю дыма, покачал головой и сказал решительно: — Это невеселая история, она мне не нравится… Машина начала с мягким рокотом взбираться на спиральный подъездной пандус аэропорта. — Наверное, у вас, русских, действительно усилено чувство юмора, — пожал плечами Флэнаган. И моя знакомая по дурости сказала, что самая яркая, неожиданная судьба вышла у меня. Я приспособил фляжку в кармане куртки, хлопнул Пита по плечу и вылез из машины. Смаглий вздохнул и подергал свои никелированные оковы. — Слушай, друг, долбанный по голове, мне что — жить надоело? Мне было жутковато смотреть на них — будто компания несчастных безглазых слепцов сняла для увеселительного путешествия первый класс. Котов за нашей спиной от возмущения вздыбился: — Отставить! Смаглий обернулся к нему, печально покачал головой: — Эх, майор!

— Вот это ты очень правильно заметил, — охотно подтвердил я. — Вот ты, дубина, смеешься, а мама, бедная, плакала. Флэнаган взял со щитка голубенькую пачку «Житан», ловко выщелкнул сигарету, прикурил. Я взял с заднего сиденья свою сумку и повернулся к Флэнагану: — Я рассказал тебе веселую историю. Двадцать лет прошло — она старая стала, сентиментальная, все расспрашивала о наших ребятах, у кого что получилось, как жизнь сложилась. Тут очень уместно вмешался консул Аверин: — Господин Смаглий, это рейс Аэрофлота, и пока мы вас торжественно не погрузим на борт, поверьте мне, самолет никуда не улетит. Котов слышал наш разговор, неодобрительно покачал головой и, протягивая ключ, недовольно спросил: — А если этот сраный миллионер станет выдуриваться здесь? Пассажиры в правой стороне салона уже дремали, нацепив на глаза черные тряпичные очки из сувенирного бортового пакета. — Потому что ты — доброжелательный мудрец, задумчивый мьюдэк, — утешил Пит. А Ираида Никифоровна ей твердо отвечала: это у вас с мужем надо спрашивать, почему у вас сын такой тупой! — По-моему, доехали, — сказал Пит, притормаживая у служебного входа. — Одна знакомая встретила недавно эту учительницу — Ираиду Никифоровну. Я обернулся к сидящему позади нас майору Котову: — Дай ключ… — хмыкает Котов — То-то подсчитали, срок жизни нового русского — тридцать четыре года. Я откинулся на кресле, прикрыл глаза от слепящего солнечного света. Тот умник, что считал мне короткий срок, давно умер от голода.

Игровые автоматы богатство индии играть бесплатно и без.

Я расстегнул наручники, и Смаглий с облегчением затряс затекшими кистями, потом наклонился ближе ко мне и громким театральным шепотом сообщил: — Командир, ты расскажи своему цепному… — Смаглий прижал руки к сердцу и огорченно поведал: — Устав. «Ваша служба и опасна и вредна» — помнишь такую песню? Представь морду надзирающего прокурора, когда он узнает, что меня — особо опасного! Котов перегнулся через спинку моего кресла, потрогал за плечо: — Зла не хватает с этой наглой харей разговаривать… — И, вздохнув, сказал стюардессе: — К сожалению, здесь до противного непьющая компания. Стюардесса расставила на столиках стаканы, бутылки, еще раз с улыбкой взглянула на нашу непьющую компанию, пожелала приятного аппетита и покатила свою зазывно звякающую телегу обратно в буфет, за кулисы. — На Занзибар не выйдет, а на Магадан можешь попробовать.

Котов решил, что я опасаюсь, как бы он не проглядел чего важного. Я воткнул в гнездо штекер наушников — и потек печально-матовый голос Вячеслава Бутусова, «Наутилус-Помпилиус». Отвинтил неспешно пробку, налил в освободившиеся стаканы коньяк. Он с интересом смотрел на меня: — Нарушаешь устав, командир? — Нюхнул пойло табачного цвета, пахнущее почему-то яблоками, и выпил. — восхитился Смаглий — Один мой знакомый говорит, что кто пьет один — чокается с дьяволом.